БИБЛИОТЕКА
Анхель де Куатье. Возьми с собой плеть
|
Сегодня ему еще двадцать девять, так что пока он молод. Но уже через двадцать четыре часа он - старик. Магия цифр или магия жизни? До сих пор ты шел вверх, теперь ты начинаешь свой путь вниз. Середина жизни - время подведения итогов. Лучшая половина жизни прожита, теперь тебя ждут седые виски, морщины, болезни и, наконец, смерть. Приготовься, осталось совсем чуть-чуть. Ты и не заметишь, как пролетят эти годы. Еще тридцать лет, а дальше - всё, пустота... Кому-то покажется - что там тридцать лет, какая ерунда! Еще вся жизнь впереди! Но ведь у каждого своя жизнь... Кто-то к шестидесяти только вылезает из пеленок, а кто-то и в двадцать уже старик. Графа анкеты, где человек указывает свой возраст, самая двусмысленная. Впрочем, тридцать лет, как ни крути, рубежный срок. В шестнадцать, едва получив паспорт, Илья уехал из родной Самары в Москву. Сам поступил в МГУ, правда на исторический, а не на юридический, как собирался. Но университетское образование - это университетское образование. Не важно на кого ты выучился, важно - кем ты теперь стал. Годы были перестроечные. Горбачев вещал с трибуны про гласность, демократию и консенсус. Продовольствие исчезало с полок магазинов, словно бы у сахара и сосисок выросли ноги. Фарцовщики и валютчики стали уважаемыми людьми, "крышевание" и рэкет, а проще говоря, бандитизм - настоящими мужскими профессиями. Преподаватели в университете поделились на два непримиримых лагеря. Одни продолжали отстаивать свои марксистско-ленинские принципы, другие, ощутив свежий, будоражащий запах свободы, ложились под танки на Смоленской набережной у Белого дома и обороняли Останкино. Короче говоря, начиналась новая жизнь, о которой еще ничего не было известно. - Илья, впереди смута и гражданская война. Не то, что в семнадцатом, но ведь форма не меняет сути, - говорил Илье его научный руководитель - старый профессор, отсидевший семь лет в сталинских лагерях. - Когда я был врагом народа, народ был врагом самому себе. Сейчас все повторится, но будет иначе. - В каком смысле? - не понял Илья. - Наличие идеологии так же плохо, как и ее отсутствие. Еще пара лет и она канет в Лету. Трудно предугадать последствия, но одно можно сказать точно: каждый окажется перед неразрешимой задачей. Он будет спрашивать себя: "Зачем я живу?" И ответом ему будет молчание. Вашему поколению суждено знать, что такое цель. Но вы не будете понимать, в чем ее смысл. Тогда Илья так и не понял своего учителя. И только теперь, когда прошли годы, он вдруг буквально кожей прочувствовал значение этих слов. Потом пришлось улаживать дела с "компаньонами". Илья смог перетянуть на свою сторону обе бандитские группировки, при этом рассорив их между собой. Скоро и те и другие были уверены, что в череде состоявшихся сделок одна из них обманула другую. Ребята стали разбираться стенка на стенку. Несколько заказных убийств решили дело, а Илья благополучно освободил свой "начальный капитал" от ненужных ему обременении. Потом он очень удачно поучаствовал сразу в нескольких муниципальных выборах и получил фору на рынке недвижимости. Теперь капитал Ильи вырос в несколько раз, что позволило ему открыть свой банк, который активно существовал на рынке до кризиса 98 года. За месяц до дефолта Илья успел вывести средства из бумаг государственного займа и не просто сохранил свой капитал, но еще и обогатился на кризисе. Мечта сбылась - у него было столько денег, сколько не потратишь и за всю жизнь. Теперь, когда он был обеспечен, можно было заняться проектами, которые казались ему интересными. Впрочем, чем дальше, тем больше в Илье нарастало внутреннее сопротивление. Он уже не хотел заниматься бизнесом. Себе и всем он все уже доказал: деньги можно зарабатывать мозгами, его мозгами... Тогда Илья и вспомнил слова своего учителя: "Вашему поколению суждено знать, что такое цель. Но вы не будете понимать, в чем ее смысл". Да, теперь, когда его цель была достигнута, он вдруг осознал, что в ней нет никакого смысла. Если ты хочешь что-то доказать, ты уже знаешь, что это так. А тогда зачем доказывать? По сути, получается, что ты живешь не для себя, а для чужого мнения. Проще говоря, ты умираешь. И вот, завтра ему исполняется тридцать лет, а впереди - пустота... - Илья Ильич, все уже собрались в зале заседаний, - сообщила секретарь. - Вы присоединитесь? - Да, сейчас, - ответил Илья и продолжил свое медленное, бесцельное вращение в огромном кожаном кресле. Надо было идти. Рекламное агентство, более-менее вменяемое, найденное им с таким трудом, наконец, подготовило план новой рекламной кампании. Разумеется, ничего выдающегося не предвидится. Но сейчас уже не до "выдающегося". Закончить бы дело, и на том спасибо. Надо было идти, а ноги отчаянно отказывались повиноваться. Гигантским усилием воли Илья все-таки поднял себя из кресла и отправился на совещание. Он шел по длинному коридору офиса. За стеклянной стеной суетливо бегали сотрудники его фирмы. Заметив Илью, они вжимали голову в плечи: одни - для услужливого приветствия, другие, делая вид, что за работой они не заметили своего босса. На Илью внезапно накатило невыносимое чувство чудовищной, щемящей тоски. "Человек - это звучит гордо!" - услышал он внутри своей головы. Почему он вспомнил сейчас эту заезженную фразу из горьковского "Дна"? "Да, "на дне" это звучит гордо!" - ответил сам себе Илья и расхохотался. Глядя на смеющегося босса, подчиненные стали еще усерднее демонстрировать ему свое дружелюбие и увлеченность работой. Выглядело это настолько наигранно, театрально и пошло, что Илью даже затошнило: "Реальное "на дне"! Даже к Горькому не ходи..." Илье вдруг захотелось крикнуть: "Дальше дна падать некуда, дамы и господа! Зачем же так унижаться?! Все, точка абсолютного нуля пройдена!" Но он сдержался. Начальник может позволить себе кричать всё что угодно. Впрочем, подчиненные и так считают его самодуром и сволочью. Так что - кричи не кричи - докричаться невозможно. Да и что он, вообще, может им сказать? Будьте людьми?! Всё пустое... - Здравствуйте, здравствуйте! Спасибо! - оборвал их Илья и прошел на свое место во главе длинного стола. - Кто будет докладывать? - Иван Рубинштейн! - представился молодой человек, директор рекламного агентства. Илья мысленно улыбнулся: "Иван Рубинштейн - это сильно!" - Начинайте, и покороче, - скомандовал Илья и уставился в окно, чтобы не видеть трясущегося как осиновый лист докладчика. Потянулись долгие, бессмысленные выкладки, содержавшие в себе характеристики потенциального потребителя, фирм-конкурентов, ценовых диапазонов, возможных маркетинговых стратегий и т. п. - Вы перейдете к делу когда-нибудь? - спросил Илья на десятой минуте К делу? - переспросил Иван Рубинштейн. - К нему родимому, к нему! - сорвался Илья. Несчастный юноша задрожал еще сильнее и, заикаясь, принялся излагать основные пункты представляемой им рекламной кампании с бюджетом в три с половиной миллионов долларов. На большом, в полстены, экране замелькали какие-то графики, схемы, потом варианты логотипов, упаковок, рекламные материалы - проспекты, плакаты и т. п. Илья разлегся на столе, подпер голову руками и стал зевать. - Поскольку мы обращаемся к человеку, апеллируем к значимым для него ценностям, а вся линия товаров призвана подчеркнуть значение его личности, примат его интересов и желаний, поощряет его чувство достоинства и самоуважения, основным слоганом или, если угодно, даже девизом рекламной кампании может стать хорошо узнаваемая и, вместе с тем, звучащая совсем по-новому фраза "Человек - это звучит гордо!". - Что?! - Илье на миг показалось, что он ослышался. - Что вы сказали?! Совпадение казалось странным, даже нереальным - только что Илья думал над этой фразой! Она совершенно случайно всплыла в его сознании и даже вывела его из себя. По чему о своей гордости и чести человек вспоминает только "на дне"?! Почему именно в миг падения, когда надо рвать на себе волосы и сгорать со стыда, ощущая собственную ничтожность. Всего четверть часа назад, глядя на заискивающих перед ним работников, Илья думал об этих словах Горького как об исключительной глупости и величайшем парадоксе. Только что его трясло от мысли, что люди не видят, не сознают своей низости и не понимают всего ужаса своего положения. А теперь, вдруг, ни с того ни с сего, эта фраза предлагается ему в качестве слогана его рекламной кампании! Не может быть... Это странно, действительно странно. Человек гордится не своими достижениями, не плодами своего труда, не своими поступками, наконец, а тем просто, что он человек. Но ведь это же абсурд, нелепость! Почему бы в таком случае и червю не воскликнуть: "Червь - это звучит гордо!" - Чем вы гордитесь?! Тем, что вас про- ,извели на свет человеком?! В чем здесь ваша заслуга?! - Я понимаю, - докладчика била мелкая дрожь, - что мы рекламируем не человека, а линию товаров, но, по сути, это же товары для человека. Рекламируя человека, мы рекламируем товар. - Рекламируя человека?.. - растерянно произнес или, вернее, даже прошептал Илья. - Ну, в смысле... - Гениально! Это просто гениально! Вы решили за мои деньги рекламировать человека?! Я вас правильно услышал?! - Ну, мы... Я... - Я не собираюсь рекламировать дерьмо! - с каждой секундой Илья распалялся все сильнее и сильнее. - Вы меня поняли?! Я понятно выражаюсь?!! Нет, наверное, непонятно! Сейчас будет понятнее! Я лучше буду рекламировать дерьмо, чем то, что вы мне предлагаете! Слышите вы меня?! Включите свои мозги хотя бы на пару секунд, Иван Рубинштейн! Чем вы всю жизнь занимаетесь? Вы - директор рекламного агентства?! Вы дурите и "парите" то, что сейчас, вдруг, с какого-то перепугу, собирались рекламировать! Вы же должны быть специалистом по их разводке, черт бы вас побрал! Что?! Что, я вас спрашиваю, звучит гордо?! Несчастный директор рекламного агентства приобрел необыкновенное сходство с раздавленным дождевым червем. "Черт, почему я живу среди таких кретинов?!" - гулким эхом прокатилось в голове Ильи. - Человек - это звучит гордо! - продолжил он вслух, передразнивая Ивана. - Вы что, действительно так думаете?! - Не важно, что я думаю. Мы выполняем требования заказчика, - пролепетал тот. - То есть вы не думаете, что человек - звучит гордо?! - Илью несло, он не мог остановиться. - Если я вынужден говорить это по желанию заказчика, а я человек, то... - молодой человек, казалось, окончательно растерялся. - То уже не звучит?! - продолжил его мысль Илья. - Так зачем вы тогда говорите?! - Потому что вы хотите это услышать, - перепуганный, едва живой Рубинштейн вдруг подал признаки жизни. - Да откуда вам знать, что я хочу услышать, а что нет?! - А вы знаете, что вы хотите услышать? - глаза Ивана перестали растерянно бегать из стороны в сторону и остановились. - То, что я живу среди отчаянных кретинов заорал Илья. - Вы живете среди отчаянных кретинов, Иван поднял глаза и посмотрел на Илью. - Да! - Это я вам говорю: "Вы живете среди отчаянных кретинов", - отчеканил Иван, произнося при этом каждое свое слово почти шепотом. - И что?! - Илья вдруг стушевался. - Этим кретинам вы собрались продать свою продукцию, потому что вам нужны их деньги. - Ну и... - Ну так давайте скажем им: "Вы не кретины, вы - люди. А человек - это звучит гордо", - сказав это, Иван вытер испарину, покрывшую его лоб, и сел на свое место. - Если вы собрались лгать - лгите по-крупному, а если вам дорога ваша правда, то не лгите. Уйдите и не мучайте никого. Да, вы живете среди кретинов. Вот я - хороший пример. Сижу, выдумываю эту галиматью. Боюсь, что она вам не понравится, боюсь, что останусь без работы, что все будут на меня плевать. Боюсь, что жена скажет мне: "Ты - неудачник!" Боюсь, что родители скажут: "А мы тебя предупреждали..." Да, я боюсь! Сижу, боюсь и пишу: "Человек - это звучит гордо!" А что вы прикажете мне писать?! Что все - козлы?! Но ведь все друг о друге так и думают: себя считают самыми умными, а других - козлами. Вот и получается, что все козлы в квадрате. И что? Что делать-то?.. Казалось, еще секунду, и Иван или расплачется, или упадет в обморок. Илья почти завороженно смотрел на этого юношу, испуганного собственной смелостью. Он верно и сам не ожидал от себя такой тирады. Еще бы - человек, которому он все это сказал, в последние годы не слышал "Нет!" даже от руководителей министерств. Подчиненные Ильи сидели в оцепенении и испуганно хлопали глазами. - Захарьин, прими у него проект, - тихо сказал Илья и направился к выходу. - Начинайте работать. У двери он остановился, обернулся и подошел к Ивану. Обвел немигающими глазами сидевшую в креслах публику, наклонился к уху Ивана Рубинштейна, в гробовой тишине зала произнес: "Только не обосрись". и сел на заднее сидение своего автомобиля. "В загородный дом!" - сказал он водителю. По пути к машине Илья выключил свой телефон. Сегодня он уже больше никого не хотел слышать. Уехать, скрыться ото всех - самое лучшее решение. "Но почему так неспокойно на душе? - Илье казалось, что сейчас, сегодня в его жизни должно что-то случиться. - Нет, ерунда! Просто он боится своего тридцатилетия. Предрассудок, глупость. Все будет нормально". Он вдруг почувствовал сбивающееся с ритма биение своего сердца, шум в ушах и странную боль в голове. Так когда же он начал ненавидеть людей? Может быть, в школе? Да, может быть. От природы щуплый, Илья стал на какое-то время излюбленной "жертвой" группы школьных хулиганов. Они приставали к нему во время перемен, поджидали после уроков. Крали его вещи, издевались, били. Но, впрочем, нет. Илья тогда справился. Главное в таких ситуациях не показать, что ты сломлен, что ты сдался. И он не показывал, хотя и очень боялся. Иногда даже прогуливал школу или прятался в пустых классах, только бы не встретиться с этими подонками. Да, их он ненавидел всем своим существом. Но именно их, а не всех. Когда же, если не в школе? Быть может, с началом его бизнеса? Люди, с которыми ему приходилось иметь дело, право, стоили того, чтобы их ненавидеть. Если ты не сомневаешься в правильности своих поступков, это верный признак отчаянной глупости. А если при этом ты еще и делаешь отчаянные глупости ... Впрочем, нет, не то. Илья испытывал к этим людям презрение, а не ненависть. Он смотрел на эту "победившую мощь пролетариата" даже с каким-то сочувствием. Они оказывались заложниками своей глупости. Каждый платит за свои ошибки, и эти товарищи заплатили сполна. Рано или поздно жизнь все расставит на свои места. Есть вариант, что чувство ненависти к человеку возникло у него, когда он начал ощущать на себе человеческую зависть. Так случилось, что она исходила и от его близких - друзей, знакомых, даже родных, и от совершенно незнакомых ему людей. Проблема не в том, что люди тебе завидуют, а в том, что им кажется, что они вправе тебе завидовать. В принципе, основанием для зависти может быть успех одного и неуспех другого, но при прочих равных. То есть живут себе два одинаковых человека: у них одинаковые мозги, одинаковая внутренняя сила, но одному везет, а другому - нет. Что ж, можно завидовать. Но ведь такого не бывает. Успех сопутствует тем, кто этого достоин. Да, завистники могли испортить дело. Это точно! Но, с другой стороны, куда им? Зависть унижает, свидетельствует о душевной слабости. Она - верный признак несостоятельности. Завистник самолично расписывается в том, что он недостоин твоего внимания. Ты отворачиваешься и смотришь в другую сторону, а там сильные люди - соперники. Что ж, тогда соперники... Партнеры по бизнесу, конкуренты. В принципе, они должны вызывать уважение. Но ведь они боятся открытой борьбы, рукопашной. Справиться с ними легко - выходи в чисто поле с голыми руками и кричи благим матом: "Кто готов биться до последнего?! Выходи!" Через пару минут все сами сдадутся. Иногда сознание собственной силы становится неприятным зрелищем. Ты знаешь, что они боятся, а они не знают о твоем страхе - если в этом вся хитрость, то смотреть на трусость противника унизительно. Победа частенько обесценивается тактикой ведения войны. Но есть ли другой способ побеждать?.. Совесть - удивительная штука. Она создает иллюзию, что мир не так плох, как о нем следовало бы думать. Совесть говорит человеку: "Ты плох!" И тебе сразу же кажется, что вся проблема в тебе. Ты начинаешь приглядываться, смотришь на себя с пристрастием, видишь скрытые от других свои слабости и изъяны. Разумеется, в такой ситуации ты кажешься себе плохим. Но стоит переключить внимание, посмотреть вокруг, и ты понимаешь: окружающие тебя люди и их мир - вот, что по-настоящему ужасно! Ты видишь пороки там, куда ты смотришь, - смотришь внутрь себя и находишь их в себе, смотришь вокруг и находишь в других. Совесть заставляет тебя смотреть внутрь. Совесть делает тебя порочным. А ненависть - благородным. Да, это звучит странно, но это так. Именно так! Когда же, когда он - Илья, "хороший Илья" - возненавидел человека?! Может быть, ощутив себя начальником? Когда понял, что может распоряжаться чужими судьбами, а сами эти судьбы хотят, чтобы ими распоряжались? Когда увидел, что его "наезд" не встречает никакого сопротивления? Когда осознал, что уважать в этих людях категорически нечего? Да, он отвратителен со .своими подчиненными. Да, он сознает это. Но ведь они позволяют ему быть таким! Своей агрессией, своим деспотизмом он пытается пробудить в них силу, спровоцировать их на действия. Но, видимо, ее в них просто нет. Нечего провоцировать! Невыносимое откровение! Его подчиненные мазохистски сносят все, и после выказывают какую-то странную, необъяснимую, тоже мазохистскую благодарность. Почему же Илья не прекратил все это? Если и так понятно, что они слабые, зачем пытаться провоцировать их на поступки и активные действия? Бессмысленно! Но Илья уже не мог остановиться. Его ненависть к своим безвольным, пассивным подчиненным превратилась в отчаянный, ничем не мотивированный натиск - до конца, по полной. Теперь он требовал от них безоговорочной капитуляции. Упоение от унижения пресмыкающихся, холуйствующих субъектов, подавление всякого их сопротивления - вот, что стало и целью, и высшим страданием Ильи! Его отчаяние - это агрессия раненого зверя, ощутившего полную, абсолютную, трагическую безысходность своего положения. Существа под названием "человек" лишены какого-либо самоуважения, хоть какого-то собственного мнения и, кажется, самого желания думать! Они смотрят на Илью с ужасом и благоговейным трепетом. Они ведут себя так, словно бы от него, от его реакции на их действия зависит вся их жизнь. Но это не так! Их жизнь - это их жизнь. Откуда же эта внутренняя ущербность у существа, имя которого "звучит гордо"?! Никто и ничто не препятствует и, главное - не может воспрепятствовать человеку! Если, конечно, есть этот человек! Нет, ненависть возбуждают в Илье не персоналии, не конкретные люди. Не важно, кто они - завистники, недоброжелатели, конкуренты, подчиненные или случайные встречные-поперечные. Нет, он ненавидит просто человека! Человек - это великое предательство, "облажавшийся" идол! Человек не оправдал ожиданий. За одно это Илья ненавидит все человеческое! Ущербный и самодовольный, пас сивный и слабый, но при этом мнящий себя центром вселенной - вот он, человек. "Человек - есть мера всех вещей", - с ума сойти! Как же ничтожен должен быть этот мир, коли так! Ощущение одиночества - трагического, неизбывного, непреодолимого, словно столб ледяной воды, - окатило Илью. Только вот внутреннего тепла, которым обычно согревается тело после такой экзекуции, не было. Холод - внутри и снаружи. Пустота и холод. Куда они все спешат? Чем живут? О чем мечтают? Нет, их нельзя ненавидеть. Тот максимум, на который они вообще могут претендовать, - это чувство презрения. Слабые, нерешительные, с раздутой до небес самооценкой и мнимым чувством собственного достоинства. Их, может быть, жалко, но не более того. Но в Илье уже давно нет никакой жалости, нет даже презрения. В нем кипит ненависть - дикая, разрушительная, пожирающая его самого ненависть. "Собраться, нужно собраться..." - Илья попытался призвать свою мысль к порядку. Он силился удержать ее в рамках, но она не слушалась, выскальзывала, уходила в сторону, повторяла саму себя. Он не мог сосредоточиться, ходил по кругу. Когда же он стал ненавидеть человека?! Нужно понять тот момент, найти ключевой пункт, точку невозвращения. Не ту точку, с которой все началось, а ту, после которой движение назад, вспять, к любви и человечности стало для него невозможным. Стоп!!! "У них же нет души!" - эта фраза, словно луч яркого света, ослепила Илью. В ней было больше, чем он подумал, больше, чем он мог бы сказать словами. Люди живут, подобно животным, не понимая, что их жизнь конечна. Да, в этом все дело! Они живут так, словно бы им суждено жить вечно! Они открещиваются от смерти, делают вид будто бы не знают, что умрут. А ведь все они умрут, причем, очень скоро. Все, с кем он сегодня встретился, все эти прохожие, что идут сейчас по улице, заходят в дома и магазины, едут в машинах, пьют чай на своих кухнях, все они скоро умрут. Спустя каких-нибудь пятьдесят-семьдесят лет все они составят дружную компанию на бескрайних просторах какого-нибудь уже сейчас активно перепахиваемого кладбища. Они все уже трупы! Если бы у них была душа, если бы они осознавали конечность своего существования, то они просто не смогли бы жить так, как они живут. Они бы не стали унижаться, не тратили бы свою жизнь на пустяки, не говорили бы о ерунде, не пресмыкались бы ни перед кем и не кляли бы судьбу. Нет, они бы ничего этого не делали! Но их страх сильнее, чем их душа, страх требует от них, чтобы они бежали прочь от смерти, от самой мысли о смерти, и вот итог... Души нет. Резкий удар по тормозам. Илью бросило на спинку переднего пассажирского сидения, словно набитую песком плюшевую игрушку. Ощущение столкновения, тень над капотом, сотни мелких трещин, побежавших по лобовому стеклу, и грохот прокатившегося по крыше тела. Дикий скрип скользящих по дорожному покрытию шин, сработавшие мешки безопасности, истошный крик водителя. Тишина. Он оглянулся по сторонам - машины замедлили ход и аккуратно объезжали место аварии. Чуть сбоку, метрах в десяти-пятнадцати лежало тело молодого мужчины. Его ноги сложились неестественным образом, руки раскинулись в стороны. Казалось, что он приготовился к полету и смотрел в небо. Прихрамывая, Илья направился к пострадавшему. Еще совсем молодой - лет двадцать, может быть, двадцать два. Красивое, белое как полотно лицо, и застывшее на нем удивление - голубые, широко распахнутые глаза, напряженный изгиб бровей, полуоткрытый рот. Прежде белесые, коротко стриженные волосы стали багровыми от заливавшей их крови. Илья опустился на колени и аккуратно приподнял его голову. По рукам струйками побежала теплая, вязкая кровь. Юноша слегка повернул глаза и встретился взглядом с Ильей. - Что со мной?.. - прошептали его губы. - Я умираю?... - Похоже на то, - ответил Илья. - Как это не вовремя... - протянул юноша и улыбнулся. Он словно бы и не опечалился от этой новости, а просто досадовал. - Да, наверное, - Илья вдруг поймал себя на мысли, что он всегда хотел видеть себя таким - светловолосым, голубоглазым, слегка курносым. - Это ты меня убил, да? - в глазах молодого человека мелькнуло недоверие. - Да, я, - Илья сглотнул слюну, чтобы растопить застрявший в горле ком. - А почему плачешь? - Я? Плачу? - Илья протер свои полные слез глаза. Он и забыл, как это бывает, когда плачешь. - Я не плачу. - Да? - юноша снова посмотрел на Илью с недоверием. - А мне хочется плакать... Но не получается... Голос молодого человека становился тихим и невнятным. Илью забила мелкая дрожь, окровавленные пальцы слиплись. - Что за сволочь! - услышал он позади себя. - Это же надо! Полез под машину! Садовое кольцо решил перебежать! А подземные переходы для кого?! Идиот! Это был водитель Ильи. Он только сейчас смог освободиться от выстреливших в него мешков безопасности и, держась за голову, подковылял к сбитой им. жертве ДТП. Илья поднял глаза и смерил своего водителя взглядом. - Заткнись, а? - процедил Илья сквозь зубы. - Что с вами, Илья Ильич? Что с вами? - с другой стороны к нему бежали три охранника из машины сопровождения, он и забыл о них. - У вас все лицо в крови... - Все заткнитесь! Скорую, немедленно! - Илья заорал так, что все обмерли. - А ты меня обманул. Это он меня убил, да? - юноша перевел глаза с Ильи на подошедшего к ним водителя. - Господи, да какое тебе дело?! - Илья тупо, непонимающе уставился на юношу. - Лучше, что б ты... - лицо молодого человека вдруг обмякло, глаза закатились и остекленели. Это были его последние слова. - Господи, ну что же это такое?! - Илья произнес эти слова с почти детским недоумением, словно напрямую спрашивал сейчас Небеса. Он оглянулся и поймал на себе напряженные взгляды своих охранников и водителя. "Что с ним?.." "Он в своем уме?.." - ему показалось, он услышал их мысли. Черт! - Илья поднялся с коленей. - Разберитесь тут, я поехал. Неуверенной походкой, на ватных от напряжения ногах он направился к джипу охраны. Водитель джипа обогнал его и приблизился к машине первым. - Куда?! - заорал Илья. Тот недоуменно уставился на него. - Я сказал - разбирайтесь тут! - "пояснил" Илья. - Но... - протянул водитель. - К черту! Выхватив у него ключи, Илья сел за руль. В этот момент обе задние дверцы открылись и в машину лихо заскочили два его охранника. - Пошли вон!!! - закричал Илья. - Но... - охранники переглянулись. - Вон!!! - Илью затрясло. Едва его охранники покинули машину, он выжал педаль газа. На скорости сто двадцать километров, обгоняя попутные машины, то и дело выскакивая на встречную полосу, Илья мчался прочь из Москвы. побороть странное, оглушившее его чувство прострации. "Какие дурацкие совпадения!" - думал Илья, петляя между машинами. Сначала ему приходит в голову: "Человек - это звучит гордо!" И эту фразу тут же озвучивает некий Иван Рубинштейн. Через полчаса, глядя на прохожих, Илья думает: "Все они уже трупы!" И тут же его водитель сбивает насмерть молодого парнишку. Мурашки поползли по коже. На секунду Илье показалось, что он не один в машине, что его преследует что-то огромное, темное, тяжелое. В ужасе он оглянулся и посмотрел на заднее сидение. Никого. "Какая глупость! Просто совпадение! Не может быть!" - Илья повторил эти слова вслух несколько раз. Но утешительная мантра действия не возымела. Машина Ильи выскочила на Рублевку. По правую и левую руку от этой правительственной трассы раскинулся "рай" современного российского капитализма. Ущербные коттеджи, похожие на гигантские саркофаги. Бесчисленные гаишники, охраняющие дорогу, словно кто-то лелеет надежду ее украсть. Если бы Илья не был ко всему этому привычен, то почувствовал бы сейчас, что сходит с ума. Такой сюрреалистической показалась ему вдруг эта картина. "Дыхание смерти!" - услышал Илья в голове и машинально посмотрел на свои залитые кровью руки. - Черт! - выругался он вслух. - Да что же это со мной происходит?! Он попытался сосредоточиться и машинально сбавил скорость. "Может быть, это Бог со мной разговаривает?" - шальная мысль, словно искра, мелькнула в его мозгу. - Тьфу, ерунда какая-то... Бред... Илья припарковался на обочине, заглушил мотор, откинул спинку сидения, положил руки за голову и закрыл глаза. Ему хотелось держать руки рядом с головой, так, чтобы он мог ее чувствовать. У него возникла странная фантазия, что если ее не придерживать, она может куда-нибудь укатиться. Все его тело странным образом выкручивало. Трудно описать это ощущение. Кажется, будто бы твой скелет не помещается в отведенном ему теле: мышцы и связки - малы, кожи не хватает. Илья пытался потянуться, расслабиться, но все без толку. В голову полезли мысли о смерти и воспоминания о предпринятых им когда-то "поисках Бога". Было время, когда Илья действительно искал Бога. В детстве, правда, он был совершенно уверен, что Бога нет и быть не может. Ему казалось странным, что кто-то верит в подобные небылицы. В старика, который сидит на облаках и следит за происходящим на земле. "Он ведь тяжелый, а облака мягкие! Как Он может на них сидеть?!" - эта безукоризненная детская логика давала маленькому Илье ощущение силы и уверенности. Потом начались трудности подросткового периода, и многое переменилось в Илье. Сам того не заметив, он вдруг начал молиться. Он словно бы разговаривал с кем-то там - наверху. Понимал, что ему не ответят, но он и не нуждался в ответе. Выслушают, прислушаются, поймут - и на том спасибо. А еще он почему-то был абсолютно уверен тогда, что ему помогут. Послушают, поймут и помогут. Да, он просил о помощи, причем, словно бы не Бога просил, а какого-то своего "старшего товарища". Бог - это тот, кто не отказывает. Так, по крайней мере, Илья тогда чувствовал. Он не выбирал себе ни веры, ни конфессии. Не из чего было выбирать. Православие только-только стало восстанавливаться - что уж говорить о других церквях! Впрочем, он и не чувствовал, что принадлежит к какой-то конкретной религии. У него были "личные отношения" с Богом, отношения, не требующие посредников или переводчиков. Тет-а-тет отношения. Если бы его тогда спросили, верит ли он в Бога, то он бы, наверное, ответил, что не верит, а знает, что Он есть. Сейчас бы он оценил этот свой ответ как наивный и высокопарный, но тогда он так не думал. В сущности, забавная игра слов - "веришь" или "знаешь"... Он чувствовал, что знает - Бог есть. Ну, может быть, не Бог, а Нечто - что-то "почти как Бог". Православие, к которому он тогда пристал, производило на Илью двойственное впечатление. Завораживающий гул колоколов на звоннице, золотые маковки церквей, заброшенные, полуразрушенные новгородские монастыри, тихие, умиротворяющие лики икон... Все это манило и трогало его сердце. С другой стороны, неизменно смущали священники - пошлые, толстые, несмотря на хронический пост, глупые и самодовольные. Плюс к тому - нелепые обряды, пустые, лишенные всякого смысла проповеди, бестолковые книги о Христе. Все это ранило и разочаровывало Илью. Еще его ужасно пугали мертвые слоганы: "спаси и сохрани", "помилуй нас", "смертью смерть поправ"... Все это напоминало коммунистическую риторику: "Аенин всегда живой", "Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить", "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи". Один раз Илья пошел на исповедь. Он сделал это, желая соблюсти порядок, следовать всем церковным канонам. "Чем согрешил?" - спросил его батюшка. И только Илья собрался с силами, чтобы сказать что-то важное... Как вдруг заметил на себе слащавый взгляд исповедника. "Признавайся, минет тебе баба делала?" - спросил святой отец и улыбнулся, как алкоголик, вспомнивший о "заначенной" им бутылке. Второй "исповеди" в жизни Ильи не было. Маятник его веры качался из стороны в сторону не один раз. Илья то верил в Бога, то не верил в Него. То признавал Христа и сострадал его мукам, то отказывался от Него и перечитывал евангелие от Матфея. То роковое для религии место, где Христос говорит: "Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?" Фразу, после которой уже не может быть никакой веры, но только сомнения и скорбь. Илья искал правды, ему недостаточно было тезиса: "Верующему не нужны доказательства, ибо у него есть его вера". У Ильи был опыт общения с Богом, опыт своей собственной молитвы и того сладостного чувства, которое сопровождало ее. "Но не могло ли быть, - спрашивал он себя, - что это чувство, эта радость - лишь самообман, самогипноз, чудотворная пустышка?" Так ведь случается. Вот ты приезжаешь в какую-нибудь страну, в какой-нибудь "великий" или "вечный город" и осознаешь, что по его улицам ходили когда-то Леонардо да Винчи, Моцарт, Гёте, Шекспир. В душе возникает священный трепет, и ты уже не идешь, а шествуешь по мостовой. Но стоит тебе позабыть об этом - и трепет куда-то исчезает. Что же это за "чувство", если не самообман? И почему православный священник считает себя более христианином, нежели католик или протестант? И в кого тогда верят мусульмане, иудеи, буддисты, кришнаиты? В кого? Если Бог - Бог, то не может быть разных вер, а тем более религий, воюющих друг с другом. Таким был его новый тезис, опять же безукоризненно логичный и снова пустой, словно зависший в воздухе надувной шар. "Умри вовремя!" - и снова в голове Ильи этот голос. - Господи, что же это такое?! - Илья подскочил на сидении, как солдат по боевой тревоге. - Откуда эта фраза? Это же из Заратустры... В сознании снова всплыл образ только что умершего юноши, столь по-ницшеански отозвавшегося о своей смерти - "как это не вовремя". Илья тряхнул головой, пытаясь выкинуть из памяти это ужасное воспоминание. Так говорил Заратустра" - книга, которая была у Ильи, как говорят в таких случаях, настольной. Она странным, почти мистическим образом сопутствовала его духовному поиску. Пережитые им кризисы: тревоги, отчаяние, разочарование, опустошенность - все было в ней. Не книга, а бесконечная игра. Загадочные метафоры, скрывающие в себе то ли любовь, то ли ненависть к человеку. В последней части книги Заратустра собирает вокруг себя "великих людей" - царей и патриархов, святых и юродивых. Это его последняя экспедиция в область человеческого духа, в мир человеческой природы. Лет пять тому назад нечто подобное решил сделать и Илья. Уже обеспечив себя солидным состоянием, он отважился расставить все точки над "i" и в своих богоисканиях. Сначала он стал посещать живущих ныне старцев - совершил не одно паломничество по монастырям и святым местам. Ныне здравствующие "святые", как он ни старался, не производили на него впечатление "людей божьих". Сумасшедших - может быть, но божьих - нет, при всем желании. Иногда они оказывались просто наивными, а иногда - откровенно глупыми. Еще среди них отыскивались и явные шарлатаны. Последних вычислить было несложно. Если в течение первых десяти минут речь заходила о деньгах - его, Ильи, деньгах, - то такую встречу можно было не продолжать. Восстановление церквей - дело святое, но разве об этом должен думать святой? Илья совсем отчаялся найти хоть что-то святое в религии. И тогда он решился провести свой последний экзамен - посмотреть на "первых лиц". Финансовые возможности Ильи открывали перед ним любые двери, в том числе и к "главным верующим". Легче всего было встретиться с главой Русской православной церкви. Илья профинансировал проект какого-то фонда, который патронировался патриархом, и те "выписали" на банкет "первое лицо". Общение не было близким, но Илье этого вполне хватило. Он посмотрел, пригляделся, оценил взаимоотношения святейшего с его окружением и удалился из зала почетных собраний, никому ничего не сказав. С Папой Римским встретиться было чуть сложнее - желающих значительно больше. Впрочем, было бы желание... Папа постоянно принимает какие-то делегации, Илье просто нужно было попасть в одну из них. Он и попал - посмотрел на Папу. Тот показался ему славным и даже забавным. Хитрые и умные глаза, наверное, очень похожие на глаза самого Ильи. Оставалось съездить на Восток. Помощники, специально нанятые с этой целью, рассказали Илье некоторые подробности, после которых ехать к "духовным лидерам" мусульман ему расхотелось заблаговременно. А вот встреча с Далай-ламой показалась ему перспективной. Ожидания его не обманули. Далай-лама откровенно признался ему, что является на своем посту "простым назначенцем". "Жребий выпал", - сказал он Илье - прямо, бесхитростно, и улыбнулся. Потом они немножко поговорили о буддизме, о том, как его понимает "главный буддист". Никаких "откровений" Илья, конечно же, не услышал. Скоро разговор перешел на "общие темы" - политические, экономические, личные. Далай-лама пожаловался Илье на свой вынужденный аскетизм, они поболтали о женщинах. А потом, во время трапезы, святейший несколько раз тонко и достаточно остро пошутил на эту тему. Короче говоря, общение вышло приятным и любопытным, но никакого Бога. Просто жизнь - простая и, по сути, скучная, хотя и очень закрученная по части ритуалов, иерархий и прочих формальностей. Выводы, которые Илья сделал после всех этих встреч с руководителями церквей, были для него неутешительными. Но, как ни странно, они его успокоили. Перед его глазами прошла целая череда весьма неплохих менеджеров и управленцев, со всеми присущими им достоинствами и недостатками. "Дело превыше человека" - закон, удивительным образом объединяющий любого хорошего менеджера и любого успешного патриарха. "Бог умер! - в голове Ильи прозвучала очередная цитата из "Заратустры". - Я ищу своего дела!" - Ну что это за гадство! - Илья схватился за голову, пытаясь поймать этот звук, словно ночного надоедливого комара. - Сначала Ваня Рубинштейн, потом этот пешеход, теперь голос в голове... Что дальше?! Илья поправил водительское сидение, завел машину и тронулся с места. - Надо поскорее добраться до дома, - приказал он самому себе и вцепился в руль обеими руками. Оставалось ехать не больше десяти километров. Совсем чуть-чуть. Но Илья чувствовал, что он просто физически не в состоянии вести машину. Мысли навязчиво лезли в голову, превращаясь в настоящее месиво. Воспоминания стали неуправляемыми, сознание не работало, а мерцало. Машина запетляла по дороге, как если бы ее вел отчаянно пьяный водитель. Гаишник, остановивший Илью всего через пару сотен метров, имел на то все основания. Илья съехал на обочину. Сотрудник ГИБДД - пухлый, с красным лицом - подошел к машине со стороны водительской двери. Илья опустил стекло. - Капитан Редько, - представился мужчина. - Ваши документы! - Подвези меня, тут километров десять, - Илья посмотрел на гаишника усталыми, остекленевшими глазами. - Я тебе денег дам. Служитель дорожного правопорядка смерил Илью взглядом и... согласился. Илья вышел из машины и пересел на пассажирское сидение. Капитан наврал что-то по рации и залез на водительское место. - А че это с тобой? - спросил он Илью с хохлятским акцентом. - Кровь на лбу? - Да... В аварию попал, - Илье не хотелось развивать эту тему. - Блин! - встрепенулся гаишник, ощутив, что его руки прилипли к рулю. - Че это?! - "Че-че!" Кровь! Я же тебе говорю, - Илья посмотрел на гаишника, как удав на кролика. - В аварию я попал! Поехали, а?! Гаишник еще раз недоверчиво смерил Илью взглядом, но решил в рамках своих должностных инструкций ничего не предпринимать. Илья указал дорогу. Уже через пять-шесть минут они свернули с Рублевки, проехали с километр и остановились у ворот загородного дома Ильи. Из будки выскочил охранник, Илью снова начала бить мелкая дрожь. - Все, спасибо, - сказал Илья капитану, достал из бумажника несколько стодолларовых купюр и, не считая, сунул их ему в руку. Илья вылез из машины и подал знак удивленному охраннику, чтобы тот принял у гаишника машину. Илья зашел на свой "приусадебный участок". Длинные выложенные камнем дорожки, высокие сосны, альпийские горки, беседки. В парке и около дома суетились люди - обслуживающий персонал. Первым Илью заметил Сева - управляющий всего этого хозяйства. Исполнительный парень, простой, слегка глуповатый, он вполне устраивал Илью на том месте, которое занимал. Сева стремглав бросился к Илье. Видимо, ему уже сообщили о случившемся. - Вы нормально себя чувствуете? - спросил он у Ильи с тревогой в голосе. - Не поранились? Это ваша кровь? - Слушай, Сев, не суетись. Все нормально, - оборвал его Илья. - Попроси всех убраться... - В смысле? - не понял Сева. Илья обвел глазами парк, дом и повторил: - Пусть все уходят. Объяви выходной. Никого не хочу видеть, вообще. - Все? - Сева все еще не мог поверить своим ушам, подобных инструкций от хозяина он еще никогда не получал. - Все! - грохнул Илья и быстрым шагом направился к дому. Ни с кем не здороваясь и ни на кого не обращая внимания, он прошел через гостиную на второй этаж. Затем в спальню, здесь скинул с себя одежду и открыл дверь в ванную комнату. Слегка обтерев кровь с рук и лба, он включил воду и лег ванну. Через мгновение вода в ней стала слегка розовой. Ничего, сейчас он отлежится в теплой воде, придет в чувство. Тем временем все покинут дом, и он сможет побыть в полном одиночестве. Желание побыть одному - стало почти маниакальной идеей сегодня. Чтобы вокруг никого не было, чтобы никто его не раздражал. Это его дом - его крепость, его покой. Он разогреет себе еду. Сам растопит камин, сядет у огня и, быть может, полистает какую-нибудь книгу. Очень хороший план - просто побыть одному, успокоиться, никого не видеть, ни о чем не думать. Просто наслаждаться моментом - сегодня последний день его молодости. Вдруг у Ильи закружилась голова, а к горлу подступила горечь внезапной тошноты. Приятные фантазии мигом улетучились, он еле успел выскочить из ванной. Еще секунда, и он бы оказался в луже собственной рвоты. "Ах вот оно что! - подумал Илья с облегчением, хотя сама по себе рвота ему никакого облегчения не принесла. - У меня просто сотрясение мозга! Фу, слава богу!" Он необычайно обрадовался этой новости. Значит, голоса внутри его головы - просто результат физической травмы. Страх перед сумасшествием преследовал Илью с тех пор, как он узнал о безумии Фридриха Ницше. Так что сегодняшние слуховые галлюцинации его, мягко говоря, растревожили. Илья вытерся полотенцем, накинул теплый халат и вышел из ванной комнаты. Он лег на кровать и пролежал какое-то время. Где-то через полчаса ему стало легче, он встал, вышел в коридор и тут же столкнулся с Севой. - Ты что здесь делаешь? - удивился Илья. - Дожидаюсь распоряжений, - ответил ему тот. - Я уже отдал все распоряжения. - В смысле? - не понял Сева. - Что ты заладил: "в смысле", "в смысле"? Выходной у вас, не понятно? - Илья начал снова выходить из себя. - И у меня?! - подобного поворота Сева никак не ожидал, кто-кто, а управляющий никогда не покидает дома. - Да, Сева, да! Иди к черту на выходной! - заорал Илья. Испуганный "управляющий" съежился и опрометью побежал вниз, на первый этаж. - Остальные ушли уже? - крикнул Илья ему в след. - Да, ушли, ушли, Илья Ильич, - отрапортовал Сева, замерев на секунду в самом конце лестницы. - Ну, слава богу! Давай, пока! "Господи, какое счастье! - подумалось Илье вдруг. - Неужели один?!" ПРОЛОГ ОГЛАВЛЕНИЕ ЧАСТЬ ВТОРАЯ Весь текст целиком |
Об условиях републикации тематических статей читайте здесь.
